Андерсен. Снеговик

Так и хрустит снежок во мне! Славный нынче морозец! — сказал снеговик. — А ветер-то, ветер-то так и кусает! Просто любо! Ну а ты, пучеглазое, что таращишься? — Это снеговик про солнце говорил, которое в это время как раз заходило. — Впрочем, давай. Валяй, валяй! Я и глазом не моргну! Устоим!
Хотя вместо глаз у снеговика торчали два осколка от кровельной черепицы,  а  на том месте, где должен быть рот  красовался обломок от старых ненужных граблей; значит, получалось, он был еще и с зубами.
На свет снеговик появился под радостные «ура» мальчишек, а еще под веселый звон бубенчиков, скрип полозьев саней и громкое щелканье извозчичьих кнутов.

Солнце зашло за горизонт, и на голубое небо выплыла полная, ясная луна!
— Ишь ты, ползет с другой стороны! — сказал снеговик. Он думал, что это солнце снова показалось. — Я все-таки его пялить на меня глаза отучил! Ну и пусть себе висит и потихоньку светит, чтобы мне себя было видно!.. Ах, как бы мне ухитриться сдвинуться как-нибудь! Так бы туда на лед покататься и побежал, как мальчишки давеча! Но вот беда — с места сдвинуться не могу!
— Иди вон! Иди вон! — залаял старый цепной пес; он сейчас немножко охрип — ведь когда-то он был комнатною собачкой и лежал у печки. — Смотри, солнце тебя двигаться выучит! Я видел, что прошлом году с таким, как ты было. И в позапрошлом тоже! Вон! Вон! Все вон убрались!
— Ты  о чем толкуешь, дружище? — спросил у него снеговик. — Вон та пучеглазая меня выучит двигаться? — Снеговик сейчас говорил про луну. — Да она сама-то от меня давеча удрала; я так пристально на нее в упор  посмотрел! А теперь вон опять с другой стороны выползла!
— Много ты понимаешь! — сказал цепной пес. — Ну да, понятно! Тебя ведь только что вылепили! Та, что сейчас глядит — луна, а то, что уже за горизонт ушло — солнце; оно завтра опять вернется. Уж оно тебя подвинет — прямо в канаву! Погода переменится! Я всегда смену погоды чую — левая нога у меня заныла! Переменится, переменится!
— Что-то не пойму я тебя! — сказал снеговик. — А похоже, ты сулишь мне плохое! И это красноглазое, что солнцем зовут, тоже мне не друг, я уже понимаю!
— Вон! Вон! — пролаяла ему цепная собака, потом три раза повернулась вокруг самой себя и улеглась спать в своей конуре.
Погода и действительно переменилась. Утром вся окрестность уже была окутана густым, тягучим туманом; потом подул леденящий резкий ветер и затрещал мороз. А какая стала вокруг красота, когда взошло солнышко!
Кусты и деревья в саду стояли все покрытые инеем, как будто лес из белых кораллов! Все ветви словно оделись белыми блестящими цветочками! Мельчайшие разветвления, которых летом и видно не было  из-за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшим кружевным узором ослепительной белизны; от каждой ветви как будто лилось сияние! Плакучая береза, колеблемая ветром, как будто  ожила; тихо шевелились ее длинные ветви с пушистою бахромой— точь-в-точь как летом! Вот это было великолепие! Встало солнышко… Ах, как все вдруг загорелось и засверкало крошечными, ослепительно-белыми огоньками! Все было словно осыпано алмазною пылью, а на снегу переливались крупные бриллианты!

— Ну что за прелесть! — сказала молодая девушка, вышедшая с молодым человеком в сад. Они остановились как раз возле снеговика и смотрели на сверкающие деревья. — Такого великолепия летом не увидишь! —вся сияя от удовольствия, сказала она.
— И такого молодца тоже! — сказал, указывая на снеговика, молодой человек. — Он бесподобен!
Молодая девушка засмеялась, потом кивнула головкой снеговику и пустилась с молодым человеком вприпрыжку по снегу, у них под ногами так и захрустело, как будто они бежали по крахмалу.
— Кто они такие, эти двое? — спросил снеговик у цепной собаки. — Ведь  ты тут живешь подольше меня; ты их знаешь?
— Знаю! — сказала собака. — Она меня гладила, а он мне косточки бросал; я таких  не кусаю.
— А что же они из себя изображают? — спросил снеговик.
— Парочку! — ответила цепная собака. — Вот они поселятся в конуре и будут вместе кости глодать! Вон! Вон!
— Ну, а они что-нибудь значат, вот как ты да я?
— Да ведь они же господа! — сказал пес. — Подумать только, как мало смыслит тот, кто только вчера на свет божий вылез! Это я по тебе вижу! Вот я так богат и знанием и годами! Я всех, всех здесь знаю! Да, я знавал получше времена!.. Не мерз тут на цепи в холоде! Вон! Вон!
— Славный морозец! — сказал снеговик. — Ну, ну, рассказывай! Только цепью не греми, а то меня просто коробит!
— Вон! Вон! — снова залаял цепной пес. — Я когда-то был щенком,  хорошеньким крошечным щенком, и лежал на бархатных креслах там, в доме, лежал на коленях у знатных господ! Меня в мордочку целовали и вытирали лапки вышитыми платочками! Меня звали Милкой, Крошкой!.. Потом я подрос, стал для них велик, и меня просто подарили ключнице,  вот так я попал в подвальный этаж. Ты можешь туда заглянуть; с твоего места отлично видно. Так вот, в той каморке я как барин зажил! Там хоть и было пониже, да зато спокойнее, чем наверху: меня дети не таскали и не тискали. Ел я тоже совсем не хуже, если не лучше! У меня своя подушка была, и еще там была печка, в такие холода самая чудеснейшая вещь на свете! Я даже под нее уползал!.. О, я и теперь еще об этой печке мечтаю! Вон! Вон!

— Разве уж она действительно так хороша, печка-то? — спросил снеговик. — На меня она похожа?
— Ни капли! Вот тоже сказал! Печка черна как уголь: у нее шея длинная и пузо медное! Она дрова так и пожирает, огонь у нее изо рта пышет! Рядом с нею, и особенно под нею — настоящее блаженство! ее в окно видно, погляди!
Снеговик посмотрел и в самом деле увидал блестящую черную штуку с медным животом; в животе у нее светился огонь. Снеговика вдруг охватило такое страшное желание, — в нем как-будточто-то  зашевелилось… Что это такое на него нашло, он и сам не знал и не понимал, хотя всякий человек это понял бы, если, разумеется, он не снеговик.
— Зачем же ты от нее ушел? — спросил пса снеговик, он чувствовал, что печка — это существо женского пола. — Как ты мог оттуда уйти?
— Поневоле пришлось! — сказал цепной пес. — Они меня вышвырнули и посадили на цепь. Я укусил за ногу младшего барина — он хотел отнять у меня кость! «Кость за кость!» — думаю   я себе… А они рассердились, и я на цепи оказался! Голос потерял… Слышишь, как я хриплю? Вон! Вон! Вот тебе и вся недолга!
Снеговик уже собаку не слушал; он не сводил глаз с подвального этажа, с каморки ключницы, где на четырех ножках стояла железная печка величиной с самого снеговика.
— Во мне что-то странно шевелится! — сказал снеговик. — Неужели я туда никогда не попаду? Это ведь такое невинное желание, отчего бы ему не сбыться! Это мое самое заветное, мое единственное желание! Где же справедливость, если оно не сбудется? Мне туда надо, туда к ней… Прижаться к ней во что бы то не стало, хоть бы окно разбить!
— Тебе туда не попасть! — сказал цепной пес. — А если бы ты до печки и добрался, то тебе конец! Вон! Вон!
— Мне уже и так подходит конец, я того и гляди, свалюсь!
Целый день стоял снеговик и смотрел в окно; в сумерки каморка стала  выглядеть еще приветливее; печка светила так мягко, как никогда не светить ни луне, ни солнцу! Куда им! Так только печка светит, если брюшко у нее дровами набито. Когда дверцу открыли, из печки метнулось пламя и сразу приветливо заиграло ярким отблеском на белом лице снеговика. В груди у снеговика тоже горело пламя.
— Не выдержу! — сказал он. — Как мило она язык высовывает! Как ей это идет!
Ночь была длинная, длинная, но только не для снеговика; он весь погрузился в чудесные мечты, — они так и трещали в нем от мороза.
К утру все окна подвального этажа покрылись прекрасным ледяным узором, цветами; лучших снеговик и желать бы не мог, но эти цветы скрыли от него печку! Мороз так и трещал, снег хрустел, снеговику бы  радоваться да радоваться, так нет! Он теперь тосковал о печке! Он был совсем болен.
— Ну, это опасная болезнь для снеговика! — сказал пес. — Я тоже этим страдал, но поправился. Вон! Вон! Будет перемена погоды!
И погода действительно переменилась, началась оттепель.
Зазвенела капель, а снеговик на глазах таял, но он ничего не говорил, не жаловался, а это признак плохой. И однажды утром снеговик рухнул. На его месте торчало только что-то вроде согнутой железной палки; на ней-то мальчишки и его и укрепили.

     — Ну, теперь я понимаю его тоску! — сказал цепной пес — У него внутри была кочерга! Вот что в нем шевелилось! Теперь-то все прошло! Вон! Вон!

      Скоро и зима прошла.
— Вон! Вон! — лаял цепной пес, а девочки на улице пели:

Цветочек лесной, поскорей распускайся!
Ты, вербочка, мягким пушком одевайся!
Кукушки, скворцы, прилетайте,
Весну нам красну воспевайте!
И мы вам подтянем: ай, люли-люли,
Деньки наши красные снова пришли!