Андерсен. Елка

Сказка Г.Х. Андерсена

Стояла в лесу такая славненькая елочка; место у елочки было хорошее: и воздуха было вдосталь, и солнышко ее пригревало, а вокруг нее росли товарищи постарше, ель да сосна. Только елочке самой не терпелось стать взрослой: она не думала ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать малину или землянику. Наберут они полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, к елочке подсядут и скажут:
— Какая славная елочка!
А елочке хоть бы и вовсе таких речей не слушать.
Через год елочка подросла на один побег, еще через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, можно всегда узнать, сколько лет росла елка.
— Ах, хоть быть бы мне такой же большой, как другие! — вздыхала елка. — Уж как бы я ветвями широко раскинулась да макушкой выглянула на вольный свет! Птицы у меня в ветвях вили бы гнезда, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни птицы,  ни солнце, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и вокруг искрящейся белой пеленой лежал снег, частенько вприпрыжку являлся заяц и перескакивал прямо через елочку — такая обида! Но прошло две зимы, и на третью зиму елка так подросла, что зайцу уже приходилось ее кругом обегать.
«Ах! Вырасти, вырасти, стать  старой и большой — лучше этого ничего на свете нет!» — думала елка.
Осенью в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и теперь уже совсем взрослая елка всякий раз трепетала, — с таким звоном и стоном падали наземь прекрасные большие деревья. С них срубали ветви, и они были такие длинные, голые, узкие — просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу прочь. Куда? Что их там ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
— Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, потом кивнул головой и сказал:
— Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. От них пахло елью, по-моему, это они и были. Я с ними здоровался много раз, и голову они держали высоко, очень высоко.
— Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
— Ну, это долго рассказывать, — ответил аист и улетел.
— Радуйся лучше своей молодости! — говорили елочке солнечные лучи. — Радуйся своей юной жизни, которая играет в тебе, своему здоровому росту!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она не понимала этого.
Как подходили Новый год и рождество, в лесу рубили совсем юные елки, некоторые из них даже были ниже ростом и моложе, чем наша, которая совсем не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца были самые красивые, и они всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
— Куда их везут? — спрашивала елка. — Они ведь ничуть не больше меня, а одна так даже и вовсе меньше. Почему они все свои ветки сохранили? Куда они едут?
— Мы знаем! Мы знаем! — чирикали воробьи. — Мы в городе бывали и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такая слава и блеск, что лучше и не придумаешь! Мы в окна заглядывали, мы видели! Их сажают в горшки посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами — медовыми пряниками,  золочеными яблоками, игрушками и сотнями свечей!
— А потом? — спрашивала елка, трепеща ветвями. — А потом? Что потом?
— Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
— А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! — ликовала елка. — Это еще лучше, чем по морю плавать. Ах, как я томлюсь! Хоть бы опять рождество поскорей! Теперь и я стала такая же рослая и большая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще прекраснее, еще лучше, а то зачем же еще так меня наряжать? Уж конечно, потом будет что-то еще более великолепное, еще более величественное! Но что? Ах, как я томлюсь, как тоскую! Сама не знаю, что со мной делается!
— Радуйся мне! — говорили воздух и солнечный свет. — Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но елка ни капельки не радовалась; она росла и росла, лето и зиму стояла она зеленая; и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» — и под рождество ее срубили первую. Глубоко, в самую середину ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей дурно, было больно, и елка не могла думать ни о каком счастье, и грустно было ей разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, цветов и кустиков, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был вовсе невеселым.
Очнулась елка, только когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:
— Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в красивую большую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, были шелковые диваны и большие столы, а на столах игрушки и книжки с картинками. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что была она обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Слуги и девушки стали ее наряжать. На ветвях у елки повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая сумочка была наполнена сластями; грецкие орехи и золоченые яблоки  словно сами на елке выросли, и больше ста маленьких свечей, красных, голубых, и белых воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки — елка еще ни разу таких не видела, — закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили звезду, усыпанную золотыми блестками. Это было великолепно, просто совершенно бесподобно…

— Сегодня вечером, — говорили все, — сегодня вечером она засияет! «Ах! — подумала елка. — Скорей бы вечер! Скорей бы свечи зажгли! И что же тогда будет? Уж не придут ли на меня посмотреть из леса деревья? Уж не слетятся ли к окнам воробьи? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная лето и зиму?»
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какое великолепие, какой блеск! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; было ужасно горячо.
— Господи помилуй! — закричали девушки и кинулись гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как ей было страшно! Как она боялась потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была всем этим блеском ошеломлена… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот елку свалят. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.
«Что они делают? — думала елка. — Что же будет дальше?»
И вплоть до самых ветвей выгорали свечи, и когда они выгорели, их потушили, и детям было дозволено обобрать елку. О, как они на нее набросились! Только ветки затрещали. Не будь она привязана к потолку макушкой с золотой звездой, ее бы непременно опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто уже и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого финика или яблока.
— Сказку! Сказку! — закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и тот  уселся прямо под ней.
— Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, — сказал он, — только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Клумпе-Думпе или про Иведе-Аведе,  который свалился с лестницы, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
— Про Клумпе-Думпе! — кричали одни.
— Про Иведе-Аведе! —  кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она свое отыграла, она сделала что ей было положено,.
И толстый человечек рассказал сказку про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал, да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Еще, еще расскажи!», им очень хотелось послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось довольствоваться Клумпе-Думпе. Елка стояла совсем притихшая, задумчивая,  птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!» — думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И елка радовалась, что назавтра ее опять украсят игрушками и свечами, фруктами и золотом. «Уж завтра-то я не буду так трястись! — думала она. — Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, задумчивая и тихая, простояла елка всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
«Сейчас меня снова начнут наряжать!» — подумала елка. Но ее, наоборот,  волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в самый темный угол, куда дневной свет не проникал.
«Что бы это значило? — думала елка. — Что я могу тут услышать? Что мне тут делать?» И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало; а на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.
«На дворе зима! — подумала она. — Земля уже затвердела и покрылась снегом, люди не могут меня пересадить, стало быть, я, верно, тут под крышей простою до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко… Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и через тебя перепрыгнет, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!»
— Пип! — вдруг сказала маленькая мышь и выскочила из норы, а следом за нею еще одна малышка. Они обнюхали елку и начали шмыгать по ее ветвям.
— Тут жутко холодно! — сказали мыши. — А то была бы просто благодать! Правда, старая елка?
— Я совсем не старая! — отвечала елка. — Есть много деревьев куда старше меня!
— Откуда ты? — спросили мыши. Они были ужасно любопытные. — И что ты знаешь?  Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты там была? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, а  выйдешь откуда жирной?
— Не знаю я такого места, — сказала елка, — зато знаю лес, где поют птицы и  солнце светит!
И рассказала им елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, они ей сказали:
— Ах, как много ты видела! Ах, как ты была счастлива!
— Счастлива? — переспросила елка и задумалась над своими словами. — Да, пожалуй, денечки веселые были!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали свечами и пряниками.
— О! — сказали мыши. — Какая же ты была счастливая, старая елка!
— Я вовсе не старая! — сказала елка. — Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я только что вошла в рост! Я в самой поре!
— Как славно ты рассказываешь! — сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех мышек елку послушать, и чем больше она рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: «А ведь и в самом деле денечки веселые были! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я выйду за принца!» И елке вспомнился этакий хорошенький молоденький дубок, что в лесу рос, и для елки он был настоящий прекрасный принц.
— А кто такой этот Клумпе-Думпе? – спросили у нее мыши.
И елка рассказала им всю сказку, ведь она запомнила ее слово в слово. И мыши от радости подпрыгивали чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло еще больше, а в воскресенье даже две крысы явились. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
— Вы только одну эту историю и знаете? — спросили крысы.
— Только одну! — отвечала елка. — Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
— Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще — со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
— Нет, — отвечала елка.
— Так премного благодарны! — сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая: — А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет! Но когда это случилось… Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.
«Ну вот, это начало новой жизни!» — подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. «Вить-вить! Вернулась моя женушка!» — щебетали они, но говорилось это не про елку.
«Уж теперь-то я заживу», — радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети — те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.
— Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! — сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
— Конец, конец! — сказало бедное деревцо. — Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки — вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
— Пиф-паф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе — единственную, которую слышала и умела рассказывать… Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.